Гипогликемия
Поль Фурнель (Paul Fournel), пер. с французского Маши Пироговской

Она мучилась всю прогулку, предпринятую, чтобы отвлечься, в то время, когда обычно обедала. Желудок превратился в пропасть, и было чувство, что от голода глаза лезут на лоб. Она чувствовала себя бледной и изможденной. Она чувствовала, что потерялась в этом мире, — так ощущает себя близорукий, забыв дома очки, глухая без слухового аппарата, — на грани дурноты, на краю головокружения. Яйцо вкрутую, которое она съела рано утром, было тут же поглощено бездонной пропастью, одиннадцатичасовое яблоко последовало туда же без промедления. Ноги у нее были ватные.

Она два раза прошла мимо галантереи, оба раза задержалась перед витриной, безуспешно пытаясь на чем-нибудь сосредоточиться. Она трижды обошла церковь — будут звонить-то? — невидящим взором посмотрела на лотки с фруктами, попыталась заинтересоваться кастрюлями в цветочек в витрине посудной лавки, затем, словно сомнамбула, влекомая бессознательными силами, превосходящими ее собственные, устремилась в кондитерскую.

Она вцепилась в эклер и лимонное пирожное.

— Можете не заворачивать…

Худая как щепка кондитерша насмешливо спросила:

— Что, сразу съедите?

Ей было наплевать.

Она в два счета умяла пирожное, проглотила эклер прежде, чем заплатить, затем взяла заварную булочку и ром-бабу, которые попросила положить в коробку, чтобы не помять. На улице она их съела.

Никогда еще она не ощущала такой легкости. Сладкое преобразило ее, она вдруг обнаружила, что жизнь обрела ясность и красоту, она поглядела на висящие в витрине летние платьица 42 размера и больше не колебалась, зайти туда или нет; на ней были туфли 36 размера, она шла вприпрыжку и улыбалась — толстая и веселая — всем, кто попадался ей навстречу.

Hypoglicémie

Durant toute la promenade qu'elle s'accordait pour se changer les idées, à l'heure où elle aurait normalement dû déjeuner, elle souffrit. Son estomac était un gouffre, et tout se passait comme si la faim lui tirait les yeux en arrière. Elle se sentait les joues creuses, la mine pâle. Elle se sentait absente au monde, comme un myope qui eût oublié ses lunettes, une sourde sans sonotone, aux frontières du malaise, aux confins du vestige. L'oeuf dur du petit matin avait été aspiré dans un gouffre sans fond, la pomme de onze heures l'avait suivi sans s'attarder, laissant ses jambes en coton.

Elle passa devant la mercerie deux fois, les deux fois s'attarda devant la vitrine sans parvenir à fixer son attention. Elle fit trois fois le tour de l'église — les cloches sonnent-elles ? — regarda les fruits sans les voir, essaya de s'intéresser aux casseroles à fleurs du quincailler, puis, comme une somnambule, mue par des forces instinctives venues de bien au-delà de ses forces, elle s'engouffra dans la pâtisserie.

Elle s'empara d'un éclair et d'une tarte au citron.

— Ce n'est pas la peine de les envelopper…

La pâtisserie, maigre comme un coco, lui avait demandé, moqueuse:

— C'est pour engloutir tout de suite?

Elle s'en fichait.

Elle avala la tartelette en deux bouchées, elle goba l'éclair avant même de les payer, elle prit ensuite une religieuse et un baba à la crème qu'elle fit placer, pour la forme, dans un petit carton et q'elle mangea dans la rue.

Jamais elle ne s'était sentie aussi légère. Ces gâteaux l'avaient transformée, elle retrouvait d'un coup la netteté et la beauté de la vie et des choses, elle regarda dans la vitrine les petites robes d'été de taille 38, elle ne doutait plus d'y entrer; ele chaussait du 36, sautillait en marchant et souriait — grosse rieuse — à tous ceux qui la croisaient.

Первый вариант перевода, обсуждавшийся на семинаре

Она мучилась всю прогулку, предпринятую, чтобы отвлечься, в то самое время, когда она обычно обедала. Желудок превратился в пропасть, и казалось, что от голода глаза у нее лезут на лоб. Она чувствовала себя бледной и изможденной. Ей казалось, что она потерялась в этом мире, — так чувствует себя близорукий человек, забыв дома очки, или глухая без слухового аппарата, — на грани дурноты, на краю разрушения. Яйцо вкрутую, которое она съела рано утром, было тут же поглощено бездонной пропастью, в 11 часов туда же без промедления последовало яблоко. Ноги у нее были ватные.

Она два раза прошла мимо галантерейной лавки, оба раза задержалась перед витриной, безуспешно пытаясь на чем-нибудь сосредоточиться. Она трижды обошла церковь — что, уже звонят? — невидящим взором посмотрела на фрукты, попыталась заинтересоваться кастрюлями в цветочек в витрине скобяной лавки, затем, словно сомнамбула, переменившись в лице от бессознательных усилий, которые были выше ее сил, устремилась в кондитерскую.

Она вцепилась в эклер и лимонное пирожное.

— Можете не заворачивать…

Худая как щепка кондитерша насмешливо спросила:

— Что, сразу съедите?

Она набросилась на сладкое.

Она в два счета умяла пирожное, проглотила эклер прежде, чем заплатить, затем взяла заварную булочку и ром-бабу, которые она попросила положить в коробку, чтобы не помять и чтобы съесть их на улице.

Никогда еще она не ощущала такой легкости. Сладкое преобразило ее, она вдруг почувствовала, что жизнь обрела ясность и красоту, она поглядела на висящие в витрине летние платьица 38 размера; она больше не колебалась, зайти туда или нет. На ней были туфли 36 размера, она шла вприпрыжку и улыбалась — толстая и веселая — всем, кто попадался ей навстречу.