Античная языческая религия
М. М. Позднев на Клубе Сирен

Есть вещи, относительно которых никто не может согласиться, что они такое. Это особенно относится к затрагивающим каждого человека видам деятельности, таким как политика или художественное творчество. Философы бессчетное число раз пытались и, конечно, до сих пор пытаются определить, что такое государство, искусство, наука. То же самое относится и к религии.

Обычно выдвигается какое-то одно, центральное положение: дескать, религия начинается вот с чего. Например, если есть представление об отдельной от тела душе, ее обособленной жизни (сон, анимизм — теория Э. Б. Тэйлора), тогда это религия, а у того народа, у которого таких представлений нет, нет и религии. Но каждый раз оказывается, что одной этой центральной идеи недостаточно. Глубоко в человеческой психологии укоренилось представление о том, что тело после смерти остается как бы живым, близким умершего очень трудно смириться с мыслью, что он умер; вообще трудно различить живое и мертвое тело (труднее, чем жизнь и смерть). Египтяне считали, что человек не умирает, а отправляется в путешествие, и душа остается в теле, христиане верят в воскрешение во плоти. Это же не значит, что у них нет религии! Человек спит и видит сны. Кажется, что душа его где-то бродит. Но ведь совсем не для всех верующих сны — это странствования души вне тела. Христиане в это не верят. Или вот еще одна популярная идея: религия есть вера в некую сверхъестественную силу, пусть даже нет богов, но есть какая-то «мана», которая по-разному проявляется (динамизм — теории Р. Маррета, М. П. Нильсона). Однако и средневековый колдун верит, что если произнести заклинание, то кто-нибудь умрет, на него подействует сила заклинания, конечно, сверхъестественная. Ее нельзя увидеть, почувствовать, вообще как-то зафиксировать, видны только последствия. Это называется магией и отличается от религии, во всяком случае, тем, что в основе действий мага лежит не вера, а псевдонаучное «знание». В том, что пойдет дождь, если маг поплюет на сухую грядку, он уверен точно так же, как мы, когда поворачиваем кран, уверены, что оттуда потечет вода (то, что иногда она не течет, не отрицает нашей правоты).

Греки, как вам всем известно, верили в Зевса, Аполлона, Деметру и рассказывали о них интересные истории — мифы. Может быть, античная религия и есть эти самые истории, да и вообще любая религия — это какая-то система представлений о богах? Но древних римлян трудно назвать безбожниками; греки считали, что римляне религиознее их самих. А между тем римляне почитали бога, называвшегося просто «Посев», Consus, или бога по имени «Урожай», Ops. О них ничего не рассказывали, они не имели образа. Римские боги «Верность», fides, «Честь», Honos, «Здоровье», Salus, и многие похожие на них обожествленные абстрактные понятия, тем более не имели внешности (по крайней мере, первоначально). Знаменитый Янус римлян — это ведь просто «дверь». В таких богов верили и наши предки-славяне, и язычники-литовцы. Выходит, бывает религия и без мифов. Миф очень тесно связан с религией, но все-таки у него есть и чисто художественные, и, так сказать, исследовательские задачи. Мифы о том, как Зевс обманывает свою жену Геру, а та ему мстит, интересны любой публике, а рассказ о юноше Гиацинте, возлюбленном Аполлона, объясняет редкое название цветка (так называемые этиологические мифы). То, что Зевс имеет скипетр — это собственно мифологическое представление, в таком боге грек узнает земных царей; а вот то, что он посылает дождь, — это уже представление религиозное, культовое, важное для тех, для кого этот дождь жизненно необходим и кто просит богов ниспослать дождь. Итак, религия и мифология — вещи хоть и близкие, но разные и, значит, изучать их тоже нужно по-разному.

Как видите, сказать, у каких народов религия есть, а у каких ее нет, у нас не получается, а значит не получается и понять, как она развивалась. Скажем, от многобожия в его древнеримском или древнеславянском варианте, через греческий тип политеизма — к монотеизму, единобожию по образцу нынешних мировых религий. А может быть, наоборот? Были ведь и такие ученые, которые считали, что первоначально все греки верили в одного бога — в Гею, Мать-землю; а еще до веры в Гею древнейшие предки греков получили свою веру прямо от Бога, так что греческая религия возникла в результате откровения свыше (теизм). Впрочем, уже в древнейших написанных по-гречески текстах, глиняных табличках из Пилоса и Микен, упоминаются имена многих богов, большинство которых мы встречаем затем в «Илиаде» и «Одиссее». Может быть, когда-то, в каменном веке, люди почитали повсеместно некую богиню плодородия, но откуда нам знать, что она была единственной?

Нам приходится так трудно потому, что и религия вообще, и античная религия в частности принимает очень различные формы. Верования, обряды, культы могут быть так же своеобразны, так же меняться от страны к стране и от века к веку, как искусство или политические отношения. Это разнообразие бросается в глаза. Мы наблюдаем, что того же Посейдона или Аполлона в разных греческих полисах почитают по-разному, мы видим разницу между религией греков времен Гомера и верованиями современников Платона. И от тех, и от других еще больше отличаются религиозные представления жителей эллинистической Александрии, на которых в свою очередь непохожи римляне. Например, у греков до Александра Великого магия была мало распространена, магических формул почти нет; в эпоху эллинизма магия, наоборот, популярна, магические обряды заимствуют с Востока, магия влияет и на религию. У римлян же всегда были свои заклинания, непонятные простым смертным — римляне хотели разговаривать с богами на языке богов. Сложно даже в античной религии найти что-то универсальное. Я уже не говорю о сходстве греков и римлян или китайцев и индусов с полинезийцами или североамериканскими индейцами. Нет и никогда не существовало народа, у которого нельзя было бы обнаружить какой-то вид религии. Даже у примитивных жителей Амазонии и у австралийцев есть сложная и своеобразная система религиозных отношений. Представляете, какой это обширный и разнородный материал.

Однако такое богатство форм еще не значит, что ничего общего нет, что всех верующих людей ничто не объединяет. Видимо, объединяет их то, что они что-то чувствуют. Вот тут-то, в самом религиозном чувстве мы и должны искать опору. Правда, всем ясно, насколько опора эта непрочна. Ведь чувство — не исторический факт, даже не художественный образ. Как можно его исследовать? Прежде всего, ясно, что обращаться нужно к психологам. Они скажут, как легко все необычное, поражающее взгляд, воздействующее на сознание соответствующим образом подготовленного человека, способно вызывать ощущение сверхъестественного. Все, кто видел гору Олимп, особенно первые путешественники нового времени, признавали, что вид ее так поражает воображение, что легко представить себе это место обиталищем богов. Гомер считал, что вход в город богов закрывает, как ворота, облако, лежащее на вершинах Олимпа. Необычная нависшая скала, водопад, и, разумеется, такие вещи, как сожженное молнией дерево или, тем более, упавший с неба метеорит, у грека и римлянина вызывали благоговение. И было совершенно не важно, что на Олимп можно подняться — и увидеть, что там нет входа на небо, — а в Тенарскую пещеру, на юге Пелопоннеса, спуститься — и обнаружить, что никакого прохода в Аид там тоже нет. Впечатление уже сделало свое дело, остальное довершила традиция, а мифология разукрасила это представление занятными деталями.

Особенно подвержены религиозному чувству люди с неустойчивой психикой (кстати, женщины, как правило, более религиозны, чем мужчины). И поэтому для тех, кто анализирует сам феномен религии, ценны будут даже наблюдения над нервнобольными людьми. Психологи еще могут сказать и привести примеры того, как у человека творческого, создавшего нечто по-настоящему сильное, и у окружающих его людей появляется ощущение того, что это он «не сам», что кто-то еще, кто-то «сверху» помог и помогает ему такое делать. Греческий миф создает образ Музы, а римляне отождествили с ними своих древних Камен (первоначально Камены — божества источников). Представление о божественной подоплеке творчества продержалось всю античность. Точно так же и с прорицателями: вера в способность видеть будущее основана на таком же ощущении божественного присутствия. Поэтому верят в оракулы. У суеверных людей возникает своеобразное неприятное ощущение, когда им перебегает дорогу черная кошка; это место хочется «обойти». А теперь представим, как вдохновенная прорицательница Пифия в Дельфах говорит: не нужно переходить такую-то реку, с тобой случится несчастье. Место, в которое попала молния, греки и римляне тоже обходили стороной.

Откуда взялись греческие герои, кто это такие? В античности был распространен взгляд на героев как на некогда живших людей. Удивительно, но это не так уж далеко от правды. Исторические личности после смерти часто попадали в разряд героев; им молились как богам. У поэта VII в. до н. э. Архилоха был даже храм. Павсаний, автор путеводителя по Греции, рассказывает историю об одном атлете по имени Клеомед, который был лишен награды за то, что убил соперника. От этого несчастный сошел с ума и обрушил дом, погибло шестеро детей. Когда за это его хотели побить камнями, он спрятался в храме Афины в какой-то ящик. Ящик открыли, а там никого. Оракул сказал, что Клеомед — последний герой: надо его почитать, так как теперь он уже не смертный. Одного киприота персы убили, а череп прибили над городскими воротами. Пчелы в этом черепе устроили гнездо, и вот он уже — герой. Если в человеке при жизни замечают что-то необычное, это необычное воспринимается как божественное, большее, чем сам человек, бессмертное. Думают, что с подобными людьми после смерти происходит не то, что со всеми остальными. Они становятся почти богами — в силу своей необычности. Поэтому поэты, спортсмены, просто очень красивые люди (Филипп из Кротона, о котором рассказывает Геродот, более ничем не примечателен) легко причисляются к героям. Психологически это понятно. Я, конечно, сейчас несколько упрощаю дело, но только для того, чтобы вы поняли: корни религии нужно искать не в истории культуры, а в человеческой душе.

Это не отрицает необходимость и возможность изучать историю религии, то есть исследовать ту обстановку, в которой проявляется религиозное чувство, в каких условиях, в каком окружении растут люди, которые его испытывают. Религия воплощается в культе — у сверхъестественных сил чего-то просят. А просят того, чего требует действительность. Поэтому и функций у каждого бога много, и его культовых прозвищ — эпиклез — иногда десятки. От Зевса путник ждет защиты в незнакомом городе, а крестьянин — обильного дождя. Артемида нужна охотникам, чтобы встретить побольше дичи, а женщины просят, чтобы она помогла при родах. Религия воплощается в обряде — сверхъестественным силам как-то служат. Ясно, что в разных местах — особенно при той изоляции, в которой существуют греческие города-государства в начале их истории — служить будут тоже по-разному. В Эпидавре Аполлон вместе с Асклепием почитается как бог-целитель (Аполлон Малеат), там храм-больница. В Дельфах — как бог-прорицатель, там у него храм-оракул, куда тоже приходят со всей Греции. А в Спарте в честь него юноши устраивают воинственную пляску (танцуют нагишом — гимнопайгнии).

Не у всех сверхъестественных существ есть культ и, соответственно, обряд. Например, Сиренам никому не придет в голову молиться, у них нечего просить. Рассказ Гомера о Сиренах, сидящих на лугу посреди острова и окруженных гниющими телами околдованных путников — это типичная «страшилка» из морского репертуара. Так религия сказывается в мифах; их связь с культом иногда трудно проследить, но иногда можно. Черты характера Посейдона списаны с реальных людей; истории, в которых участвует Тесей, захватывают воображение. Однако, если бы Посейдону не молились как защитнику моряков, если бы афиняне не чтили Тесея как покровителя Аттики, эти черты и эти истории были бы, разумеется, другими.

Как видите, культ, обряд и миф определяются во многом современной их творцам «земной» действительностью. Соответственно, изучать их гораздо проще, чем чувства, и прогресс здесь очевиднее. Приведу несколько примеров. Поэмы Гомера часто называли Библией античного мира. И уже в античности вызывало недоумение, почему это гомеровские боги такие безнравственные. Ученые нового времени задавались вопросом, как это Гомер ждет от богов справедливости и при этом описывает их бесчинства, для людей совершенно недопустимые. Теперь, благодаря тому что исследователи яснее представляют себе реалии «повествуемого времени», то есть догомеровской, микенской эпохи, и кроме того продвинулись в изучении художественного метода Гомера, стало более или менее ясно, что Гомер изображает богов как небесных царей, стоящих так же высоко над царями земными — героями — как эти последние стоят над простым народом, безликой массой рядовых воинов. Точно так же, как от царей ждут порядка простые люди, от богов ждут его герои. И точно также как цари стоят выше суда народа, так и боги выше нравственного суда смертных. А с другой стороны, что может быть приятнее, чем послушать повесть о том, как вышестоящее начальство совершает разные непотребства?

Другой пример связан с таким распространенным в античности обрядом, как жертвоприношение животных. В чем его смысл, зачем это делали, ученые спорят до сих пор, и тем не менее есть убедительные толкования. Жертвоприношения бывали разными, в разной связи. Например, когда клялись, полагалось, хотя и не всегда, произнести соответствующую молитву и принести «клятвенную» жертву. Но самым обычным было пиршественное жертвоприношение. Праздников в греческих календарях было много, да и вообще просто так животных не закалывали, а всегда только как жертву. Соответственно, за жертвоприношением следовал обед, для бога сжигали часть туши убитого животного (жир и кости — по принципу «на тебе, боже, что мне не гоже»), а сами угощались остальным. Думали, что бог незримо присутствует во время трапезы. Так вот, у Архилоха участие в совместной трапезе символизирует союз. В речи афинского оратора Демосфена «О ложном посольстве» обвинение в нарушении союза формулируется так: «ты забыл, что мы вместе обедали»! Напрашивается мысль, что от бога, пообедавшего вместе с принесшими ему жертву людьми, люди эти ждут защиты, как от «земных» союзников.

Таков историко-филологический подход к изучению античной религии, основанный на изучении текстов, дающих сведения о греческой и римской действительности. Достижения этого метода почти всегда убедительны для большинства ученых — чего не скажешь о сравнительном, или этнологическом, подходе. Все знают о том, что в Афинах, на празднике Диониса ставились на сцене трагедии. В этом слове два корня — «козел» и «песня». И в хронике на мраморной стеле, найденной на острове Парос, и у Горация мы читаем, что первоначально призом для драматургов был козел; в связи с культом Диониса это животное упоминается часто. Мы знаем, что литературную форму трагедии придал в VI в. до н.э. некто Феспид. Об этом есть множество свидетельств. У Горация он возил своих актеров с раскрашенными лицами на телегах, у Плутарха — выдумывал сюжеты о богах и героях, чем Солон был недоволен. Пока все ясно. Труднее становится, когда мы пытаемся заглянуть дальше, понять внутреннюю связь театральных представлений с религиозным праздником, разглядеть, что было до нововведений Феспида. Надежных источников об этом нет, поэтому привлекалось множество параллелей из других культур: обычай маскироваться, чтобы выступать в качестве какого-то, условно говоря, персонажа (зверя, бога) есть даже у диких африканских племен. Есть танцы, песни, даже примитивные инсценировки. Было ли нечто похожее у греков? В какой-то форме наверняка было. Но сказать, что было в точности как у африканцев, мы, естественно, не можем. И все-таки такие культурологические параллели иногда помогают. Скажем, для комедии они убедительнее: ряженые на веселых деревенских и городских праздниках говорят или поют забавные стихи, в шутку, а иногда и всерьез ругают своих соседей и господ. В разных культурах это встречается, и причем в таких формах, которые очень близки тому, что происходило у греков и римлян.

Теории, упомянутые мной вначале, не объясняют, что такое религия. Но их нельзя совершенно игнорировать именно потому, что они объясняют отдельные особенности культов и обрядов. Сторонники анимизма отметили веру в отдельное существование души от тела. Верили ли в это греки и римляне — все и всегда? Нет. Современники Гомера приносили на могилу пищу для покойника; нашли вазы тех времен, употреблявшиеся для возлияний на могилах, вазы без дна — чтобы поить покойника. Значит, были такие, кто считал, что тело тоже как бы живет. И совершенно не важно, сжигали умерших или закапывали. Покойная жена коринфского тиранна Периандра Мелисса, в рассказе Геродота, является мужу во сне и жалуется, что она мерзнет, так как ее платье не сожгли. Периандр спалил на могиле лучшие одежды коринфских женщин, и жалобы прекратились. У римлян даже пиршественные ложа ставили на гробницах. Но Гомер рассказал и о совершенно иных представлениях, вполне объяснимых в духе анимизма: как душа попадает в царство мертвых и носится там бестелесная и лишенная памяти. Она никак не влияет на живых, совершенно отделена от здешнего мира, у нее нечего просить и почитать ее, поэтому, особенно не стоит. И действительно, у греков, в отличие от римлян, регулярного культа предков не было.

Бывает так, что какие-то культы и обряды существуют очень недолго. Они исчезают вместе с обществами, в которых родились, потому что пришедшие на смену уже не испытывают потребности в чем-то, перестают об этом молить, перестают и верить в тех богов, которые это дают. Другие, наоборот, оказываются очень живучими. Язычество дольше всего держалось в крестьянской среде. Нужды сельских хозяев во все века очень сходны и от них зачастую зависит сама их жизнь; если бог не даст, они будут голодать. Поэтому почитание богов домашнего очага, сельскохозяйственных божеств, пастушеских и земледельческих, были самыми устойчивыми. В связи с этим нужно сказать еще об одной очень важной теории, правильно применяя которую, мы можем плодотворно изучать античную религию. Это теория пережитков. Ее сформулировали в XIX, наблюдая за обрядами, привычными среди немецких крестьян; их народная религия оказалась очень близкой некоторым античным представлениям. Пережитки древних форм религии окружают и нас. Пережиток культа предков — наш стакан воды и кусок хлеба на поминках перед портретом покойного; когда в деревнях обряжают и оплакивают невесту перед свадьбой; когда бросают горсть земли в могилу — это пережитки древних обрядов, связанных с религией и магией. Смысл, который такие обряды имели в античности, иногда можно понять, наблюдая пережиток. Зачем греческие землепашцы приводили невест на свежевспаханное поле? А вот для чего это делали немецкие крестьяне: они ждали обильного урожая и хотели как бы повенчаться с землей, как венецианский дож обручался с морем. Тогда будут плоды, выгоды торговли и т. д. 

Почти все методы религиоведения могут при правильном применении давать ценные результаты. Очень немного было идей, которые никак не применимы к античной религии. В примечаниях к книге Куна «Мифы и легенды Древней Греции», вы, наверное, читали, что изображение того или иного бога в виде зверя, и вообще связь каких-то животных с культом -это «пережиток тотемизма». Тотемизм — явление, которое заметили сперва у североамериканских индейцев племени ирокезов. Каждый их клан считал определенное животное как бы своим родственником, часто — предком. Себя называли медведями или журавлями. Уже доказано, что у греков и римлян, вообще у индоевропейцев, такого отождествления себя с животными никогда не было. А с почитанием богов тотемизм и вовсе не связан. Зверей «приписывали» по ассоциации. Зевсу — орла, потому что орел большая и сильная птица, царь птиц; Артемиде — медведицу или лань: они живут в горных лесах, их трудно поймать, лань быстрая, а медведица могучая, свирепая. Морские и речные божества любят соответственно: тюленей, дельфинов, моллюска-полипа, быков, коней. Ассоциации здесь прозрачны. Все это относится скорее к области мифологии, чем к социальным отношениям, из которых возникают разные формы культа.

В заключении я скажу об одной черте, отличающей античную религию от той, которая многим из нас привычна, — от христианства. У греков и римлян только в виде исключения появлялись злые и добрые боги. Каждый бог мог быть и злым, и добрым. Страшная Геката у Гесиода — добрая помощница во всех начинаниях. Все зависело от того, сумеет ли человек упросить бога помочь. Богов греки упрашивали так же, как и людей. Никто не заявлял о своей вине перед богом, никто не говорил «Ты пришел в мир грешныя спасти, от них же первый есмь аз». Ведь с «земной» точки зрения это не выгодно. Наоборот, нужно заявить о своих заслугах. Так это делает жрец Хрис в первой песни «Илиады», призывая Аполлона отомстить ахейцам. Он говорит: «Я ли не служил тебе? Теперь и ты мне послужи». Уговаривать нужно, соответствующим образом подготовившись. Если ты успел как-то провиниться перед богом, он не будет слушать. Мы хорошо знаем, как древние греки и римляне воспринимали грех, когда они чувствовали, что божество ими недовольно. Все, кто принимает участие в культе, должны быть «чистыми». Существовали, конечно, и такие требования, которые мы назвали бы «чистой совестью» — бог не послушает убийцу. Но кроме этого были различного рода формальные требования: в частности, встреча с похоронной процессией или беременной женщиной делали нечистым. Увечных бог тоже плохо слушает. И жрец, который молится за всех граждан города, должен быть здоровым, и дети его тоже. Таких вещей, которые делали человека греховным, или «нечистым», виноватым перед богом, было очень много. Если бог тебя не слушает, значит, чем-то ты провинился. Нужны были специалисты, умевшие поправить дело, очистить от вины. Они скажут, как и где нужно очищаться (как правило, это значит просто мыться), какие и кому приносить умилостивительные жертвы. Так уже в мифологии: грекам в Авлиде прорицатель Калхас растолковывает, в чем их вина перед Артемидой, и очистительной жертвой становится Ифигения. Чем более грек религиозен, тем чаще он очищается. У самых религиозных людей своеобразный комплекс вины перед божеством; то же и у нас — такие все время каются. Но у греков и римлян нигде нет ни слова о покаянии. Все строится на юридическом принципе: «у меня есть право на какие-то блага и нет ничего, что мешало бы мне их получить». Вот тогда мне боги все и дадут.

К списку докладов