Ovidiana

«Впервые влечение к книгам зародилось во мне благодаря удовольствию, которое я получил от рассказов Овидия в его „Метаморфозах“. В возрасте семи-восьми лет я отказывался от всех других удовольствий, чтобы наслаждаться чтением их; кроме того, что латынь была для меня родным языком, это была самая легкая из всех известных мне книг и к тому же наиболее доступная по своему содержанию моему незрелому уму».

(М. Монтень. Опыты. Т. I. М., 1980. С. 164; пер. А. С. Бобовича)

«А так как вскоре мне в руки попали Овидиевы „Метаморфозы“ и я внимательно проштудировал их, в особенности первые книги, и мой юный мозг наполнился целой массой картин, событий, значительных и оригинальных образов, то я уже никогда не скучал, непрестанно занятый переработкой этой поживы, повторением и воссозданием воспринятого».

(И. B. Гете. Из моей жизни: Поэзия и правда // Собр. соч.: В 10 т. Т. III. М., 1976. С. 32; пер. Наталии Ман)

«Господин Дюран начал переводить со мной „Метаморфозы“ Овидия. <...> Первый раз в жизни я понял, что знание латыни, составлявшее мое мучение в течение ряда лет, может доставить удовольствие».

(Стендаль. Жизнь Анри Брюлара // Собр. соч.: В 12 т. Т. XII. М., 1978. С. 76; пер. Б. Г. Реизова)

«Читали мы с ним самую занимательную книгу из всей классической литературы — „Метаморфозы“ Овидия…»

(А. Н. Бенуа. Мои воспоминания. Т. I. М., 1980. С. 479)

«Что до Овидия, то он даже в эпосе игрив и к тому же чрезмерно влюблен в собственный талант; впрочем, отдельные части его сочинений заслуживают похвалы. <...> Его „Медея“ показывает, чего он мог бы добиться, если бы повелевал своим дарованием, а не потакал ему».

(Квинтилиан, «Воспитание оратора», X, 1, 88; 93)

«[Описывается потоп:] И вот вершины гор поднимаются из воды, словно острова, и, по словам даровитейшего из поэтов, „число Киклад умножают“ [Ov. Met. II, 264] — или как он же, в полном соответствии с величием картины, сказал: „Все было — море сплошное, и не было морю пределов“ [Met. I, 292]. Если бы только он не разменял столь значительный предмет и такой порыв вдохновения на ребяческие нелепости вроде „С овцами волки плывут, и львов увлекает стремнина“ [Met. I, 304]! Здравому человеку не к лицу забавляться, когда целый мир поглощен пучиной. <…> К чему заботиться о том, что делают волки и овцы? И разве могли бы они плавать во время потопа — это при таком-то буйстве вод?»

(Сенека Младший, «Естественнонаучные вопросы», III, 27, 13–14)

«Но едва лишь я вновь оказался свободным и здоровым, как Мисмис вновь возникла перед моими глазами, как некое неотвязное видение, и, еще не забыв пережитого позора, я, к великому ужасу, обнаружил, что все еще влюблен. С яростью я вновь попытался взять себя в лапы и, как подобает рассудительному коту, приступил к чтению Овидия. Как мне явственно вспоминается, именно в De arte amandi я наткнулся на рецепт от любви, противоамурное средство. Я прочел стихи:

<Tam> Venus otia amat. Qui finem quaeris amoris,
Cedit amor rebus — res age, tutus eris!

Так и богиня любви безделью и праздности рада:
Делом займись - и тотчас делу уступит любовь.
[«Лекарство от любви», 143–144; пер. М. Л. Гаспарова]

С новым рвением вознамерился я углубиться в науки, согласно этому предписанию, но на каждой странице перед глазами моими прыгала Мисмис, я думал о Мисмис, я читал и писал ее имя! — Автор вышеупомянутых стихов, подумалось мне, должно быть, имел в виду иную работу, и так как я слышал от других котов, что охота на мышей представляет собой необыкновенно приятное развлечение и вообще отличный способ поразвеяться, то очень возможно, что под словом rebus следует иметь в виду охоту на мышей. Поэтому, едва стемнело, я отправился в погреб…»

(Э. Т. А. Гофман. Житейские воззрения кота Мурра / Пер. А. С. Голембы. М., 1972. С. 241–242)